Дворец для любимой - Страница 37

К оглавлению

37

Нужно будет попенять Коллайну, ведь он убеждал меня, что их среди вардов не было. Слегка так попенять, потому что он взвалил на свои плечи так много, что даже удивительно, как Анри выдерживает этот вес. Однажды, еще в незапамятные времена, я напророчествовал Коллайну, что после женитьбы он обязательно заболеет зеркальной болезнью. Так вот, у Анри даже легких симптомов этой болезни не было. Плохой из меня получился пророк.

Дав пару дней отдыха лошадям, мы выступили на запад. Если Тотонхорн и разочаровался количеством воинов, прибывших вместе со мной, то не подал и виду. Сам он вел за собой на взгляд фер Дисса тысяч десять-двенадцать. Примерно столько же, возможно чуть больше, всадников должно было быть и у тугиров. Ну и полк тяжелой кавалерии, присланной королем Готомом. Это помимо инструкторов, трабонских офицеров. Ну, с ними-то как раз не самая большая проблема, тут специфика несколько иная, нежели в регулярных войсках. Кочевники конница конечно удалая, но любая армия сильна дисциплиной, упорством, и способностью стоять насмерть там, где прикажут. И чем-чем, а именно этими качествами степняки похвастать никак не могут. Думаю, с дисциплиной у Тотонхорна дела обстоят не намного лучше, так для чего же мы сюда прибыли? Чтобы в самый тяжелый момент сражения не допустить повального бегства. По крайне мере, очень хочется надеяться на это.

Сами тугиры называли себя чулохами — детьми неба.

'Ну что ж, туда мы вас и отправим, — думал я, покачиваясь в седле Ворона, держась рядом с восседавшим на белом жеребце дормоном. — Потому что не станет чулохов, исчезнут и все вопросы, связанные с легитимностью правления Тотонхорна, и тогда вместе с ним мы сможем решать и другие задачи'.

Глава 11
Лучок и капустка

За те три года, что я не видел дормона вардов, Тотонхорн заметно сдал.

Борода стала сплошь седая, добавилось морщин на лице… Еще он здорово похудел и это сразу бросалось в глаза. Мы молча ехали с ним в стороне от общей колоны, и думали каждый о своем. Не знаю, о чем думал абыс, но, судя по выражению его лица, думы его явно не веселили.

Я же вспоминал разговор с Коллайном перед самым отъездом. Настроение в тот вечер почему-то было игривым, и я, вспомнив наши прежние пикировки, решил устроить с Анри словесную дуэль.

— Анри, — заявил я ему, наблюдая за тем, как он рассматривает бокал с бренди на свет очага. У него вообще скоро встанет в привычку рассматривать мир сквозь стекло бокала. — Я вот что тут было подумал.

Коллайн отвлёкся от созерцания содержимого чаши и благосклонно кивнул головой: слушаю, мол.

Наедине с ним мы могли позволить себе обращаться друг к другу просто по имени, без всяких ненужных условностей. Вообще, Коллайн, помимо всего прочего, мне нравился еще и тем, что не было в нем снобизма человека с длиннющей родословной, постоянно державшего на лице соответствующую данной ситуации маску. С ним можно поговорить о многих вещах, предаться воспоминаниям, и даже от души подковырнуть, услышав в ответ не менее душевную колкость.

И это было по-настоящему здорово. Как приятно посидеть вот так, запросто, перерывая воспоминания другого репликой: а помнишь? Конечно, помню, а ты?

И неслись наши воспоминания о том и об этом, и еще о том, о чем женам знать было не положено, хотя и произошло оно до нашего знакомства с ними. Особенно жене Анри, леди Лиоле, знать было нельзя, до того она оказалась ревнивой. Порой я даже диву давался, ведь до их свадьбы ничего такого не предвещало, а теперь… Частенько дело и до скандала доходило. В тот вечер по этому поводу Коллайн даже позволил себе поплакаться мне в жилетку, пусть и слегка. Ха, видели бы эту сцену люди, порой боявшиеся его пуще Кенгрифа Стока, возглавляющего Тайную стражу.

Тогда мне и пришло в голову утешить его рассказом о некоем философе Сократе, жившем в стародавние времена.

— И чем же он так прославился? — Слегка заплетающимся языком спросил Анри, как обычно лечивший свои изношенные нервы любимым сортом бренди.

Коллайн получил весьма неплохое для своего времени образование, но знания других миров, в него, конечно же, не входили.

— О, Сократ был великий мыслитель! — Пустился я в объяснения, стараясь избегать труднопроизносимых слов, потому что иногда — надо! И сколько того душа требует. — Представляешь, Анри, этот человек был выдающимся оратором. Он мог убедить огромную толпу в чем угодно так, что не оставалось ни одного несогласного. А затем, затем он переубеждал их в совершенно противоположном, и опять несогласных не оставалось.

— Мне бы такой талант, — неожиданно заключил Анри. — Особенно в те моменты, когда мы решаем с тобой вопросы, касающиеся финансирования моего ведомства. Но причем здесь я и этот… как его… Сократ? — Все же вспомнил и смог выговорить незнакомое имя Коллайн.

Помню, я даже немного опешил от его логики. Ну как тебе объяснить, Анри?

Понимаешь, есть некоторые направления, в которые нет смысла вкладывать деньги. Это я знаю точно, потому что в моем мире они зашли в тупик. Возможно, здесь они и закончатся удачей, но зачем лишние траты, если их можно избежать, ведь мне известны и заведомо успешные пути. Но объяснить то тебе как?

И я продолжил свой рассказ:

— У Сократа была жена, Ксантиппа. — Выговорить имя супруги философа мне с первого раза не удалось, и потому я заменил ее довольно распространенным в родном ему мире именем Ксанди, трезво рассудив, что это ничего не меняет.

— Так вот, Ксанди была на редкость сволочной женщиной.

При этих словах Анри заметно оживился. Так, а я ведь думал, что знаю о его семейной жизни все.

37